21:48

Когда я была юным анончиком, я думала, что отличать хорошие произведения от плохих очень легко, достаточно лишь задать какие-то формальные критерии, и вот ты говоришь собеседнику, что тут герои ведут себя неверибельно — и он всё поймёт. Правда, я сама тогда могла отличить разве что очень днищенский текст от хорошего)
Теперь я склоняюсь к мысли, что это что-то вроде музыкального слуха, который достигается только тренировками. Можно, взяв какое-нибудь говно, написать целую монографию о том, почему это говно говно, но человеку, который этого не чувствует, всё равно ничего не объяснишь. Он будет твердить: «да норм герои, ну подумаешь, что там все женщины/мужчины одинаковые, ты просто придираешься».
Умение отличать плохой текст от хорошего — дело исключительно начитанности (причём хорошими вещами), нельзя просто так взять, зачесть Лотмана — и тут же увидеть разницу между де Линтом и Брэдбери, если ты до этого Мяхар от Донны Тартт не отличал.

Самое большое разочарование эвер, между прочим.

@темы: поговорить

20:50

Читаю «Городские легенды» де Линта.
Фантазия у него, конечно, замечательная, но рассказчик он хреновый. Все эти однообразные хипстеры духовно богатые девушки и юноши с фиалковыми/сапфировыми глазами меня за пять рассказов успели достать, а ещё больше достали описания одежды и причёсок. =/

@темы: книги

09:00

1) Пожила неделю без бабушки @ на своём примере постигла утверждение, что дела по дому мешают творить.

2) Мне кажется, что сюрреализм, магический реализм и прочие образчики использования фантастического в тексте отличаются от фэнтези тем, что фэнтези опирается на рациональную картину мира читателя и писателя.
К сожалению, после ночи в поезде я не могу более толково это сформулировать.

3) «Чернильная кровь» — это «Смерть автора» Барта для самых маленьких.

@темы: поговорить

09:00

1) Пожила неделю без бабушки @ на своём примере постигла утверждение, что дела по дому мешают творить.

2) Мне кажется, что сюрреализм, магический реализм и прочие образчики использования фантастического в тексте отличаются от фэнтези тем, что фэнтези опирается на рациональную картину мира читателя и писателя.
К сожалению, после ночи в поезде я не могу более толково это сформулировать.

22:03

Ой, экранизацию «Темных тайн» сняли. Мне хватило одного трейлера.
Мискаст там, конечно, уровня «Анны Карениной» с Кирой Найтли, особенно поразил Бен, который похож на матёрого урку, вполне способного вырезать свою свою семью, в то время как в книге он такой типичный фандомный локе: «Вы посмотрите, какая он няшечка, мимими, он не мог совершить ничего плохого!».

@темы: книги

00:10

Тот неловкий момент, когда ты заглянула в два перевода одного романа, а там такое:

Перевод один:
— Таким образом, они допустили грубейший промах; право слово, грубейший, — продолжал Профессор исторических наук. Воспоминания захлестнули его, и он широко улыбнулся. — После изрядного перерыва мы репетировали отрывок из Доуленда[1] для блок-флейты и клавишных. Я, разумеется, играл на блок-флейте, юный Джонс… — тут Профессор замолк. Шаг он не сбавил, однако весь напрягся. Казалось, совершенно другой человек, некий самозванец, которому не дано подделать профессорский голос, вселился в его тело. Через несколько секунд Профессор как ни в чем не бывало продолжал: — Джонс играл на фортепьяно. Разносторонний юноша. Ведь вообще-то его инструмент — гобой. Ну да речь не о том. Репортер, вероятно, чего-то недопонял, а может, недослышал, кто его знает. И что мы в итоге имеем? А имеем мы огромный заголовок в «Пост». Доуленд — слава Богу, хоть эту фамилию не исковеркали. Маэстро Уэлч и Джонс — допустим. А что, вы думаете, было дальше написано?

Перевод два:
– Они безбожно все напугали, – сказал профессор истории, и Диксон, пристально наблюдавший за ним, заметил, как при этом воспоминании улыбка профессора словно растеклась по лицу и ушла куда-то вглубь.
– После перерыва мы сыграли небольшую вещицу Дауленда,[1] – продолжал профессор, – для флажолета и клавесина. Я, конечно, играл на флажолете, а наш юный Джонс… – Профессор внезапно умолк и двинулся дальше, выпрямившись, расправив плечи. На мгновение Диксону показалось, что рядом с ним шагает какой-то другой человек, какой-то самозванец, который занял место профессора и молчит – боится, что голос его выдаст. Но тут профессор заговорил снова: – Наш юный Джонс играл на рояле. Разносторонний малый. Ведь, в сущности, его инструмент – гобой. Ну, словом, репортер все напутал – верно, он просто не слушал. Во всяком случае, в «Пост» стоит черным по белому: Дауленда – это они написали правильно – исполняли господа Уэлч и Джонс – это тоже правильно. А вот, как вы думаете, что дальше?

Кстати, Умберто Эко в «Сказать почти то же самое» утверждает, что, даже не видя оригинал, можно узнать плохой перевод.
В связи с этим вопрос (не заглядывая в оригинал!): Какой перевод, по-вашему, лучше (лучше звучит на русском и ближе к оригинальному тексту)?

@темы: поговорить

22:32

Всё-таки я не пойму, как библиотека ИНИОН умудрилась сгореть. Точнее, какого хрена у неё хуже обеспечена безопасность, чем у нас.
Мы занимаем правое крыло Дворца Культуры, у нас есть пожарная сигнализация, круглые сутки сидит контролёр, а ещё в самом Дворце есть охранник. Вот у нас сегодня в подвале проводка загорелась, сработала пожарная сигнализация, контролёр вызвала мужика из ДК, который в подвале электричество отрубил и, возможно, попшикал огнетушителем (я не знаю, я работала, с покерфейсом объясняя читателям, что ничего страшного, у нас просто ПОДВАЛ ГОРИТ проводка загорелась, но уже всё в порядке х)).

21:15

Практически всю классическую литературу, написанную женщинами, легко причислить к любовным романам, как это делают с Джейн Остин и сестрами Бронте. Исключение разве что «Франкенштейн», но про него в таких случаях стыдливо молчат.
Это реально легко, достаточно всего лишь отыскать любовную линию в произведении — и заявить, что именно она там важнее всего, а значит это любовный роман. Причём для этого не обязательно даже, чтобы герои в конце слились в экстазе: «Грозовой перевал» вот тоже причисляют к любовным романам и издают в такой обложке:
изображение
В то время как темы ненависти и насилия там в сто раз сильнее темы любви. По мне так издавать «Грозовой перевал» в таком виде — всё равно что издавать «Преступление о наказание» под видом криминального романа в мягкой обложке (в серии «Обожжённые зоной», лол). В девяностых, кстати, «Разрисованную вуаль» Моэма издавали в розовой обложечке в серии любовных романов, и это реально фейспалм.

На самом деле, если немного открыть глаза, становится очевидно, что в большинстве романов (а также пьес, кстати) есть любовная линия, которая разрешается так или иначе.
«Страдания юного Вертера» — мужчина убивает себя из-за несчастной любви.
«Анна Каренина» — женщина изменяет своему мужу с привлекательным мужиком и страдает от этого.
«Госпожа Бовари» — см. предыдущий пункт
«Гроза» — ну вообще про то же, да.
«Милый друг» — мужчина постоянно заводит романы и идёт к успеху через постель (сменить всем пол, и выйдет роман Шиловой какой-нибудь).
«Горе от ума» — парень приезжает к девушке, на которую положил глаз в подростковом возрасте, а она уже с другим.
«Дамское счастье» — он — владелец магазина, она простая бедная продавщица, но это не станет прегразой между ними (и по пути они ещё и социализм в отдельно взятом магазине построят)
«Ромео и Джульетта» — она любит его, он любит её, но родственники у них мудаки.
«Собор Парижской Богоматери» — стрёмный священник и калека влюблены в цыганку, а она любит красивого молодого мужчина, который собирается жениться на другой.
«Театр» — см. пункт про «Анну Каренину», только кончается всё хорошо.

Ладно, так ещё долго можно упражняться, потому что примерно 85% (а то и больше) классики включают в себя большую и жирную любовную линию. Но если у мужчин это воспринимается как норма, и вряд ли кто-нибудь откажется читать Толстого или Шекспира из-за того, что они пишут о любви (и вообще какие-то кропатели унылого говна для девочек, особенно Шекспир, по несколько любовных линий на одну пьесу страниц в сто!), зато про женщин-пистельниц такое слышишь постоянно.

@темы: простыни

00:01

Читаю вторую часть «Чернильной трилогии» и понимаю, что я слишком стар для этого дерьма.
Я сейчас не про книгу, конечно, а про всё это желание свалить в псевдосредневековое фэнтези, где феи и прочая магическая живность.
Я в первую очередь думаю о том, что там нет прокладок и тёплых сортиров, а книжки, которые я очень люблю, доступны только богачам. И, кстати, ещё не факт, что я смогу их почитать, потому что они написаны уставом и полууставом (ну, если это русские книжки), ведь вряд ли там есть книгопечатание.
И это не говоря о диких средневековых нравах. Х_Х

Вот, кстати, есть ли истории, где люди из какого-нибудь фэнтезийного мира попадают в наш и остаются тут, радуясь прогрессу?

@темы: поговорить

22:01

Решила зафигачить себе месяц исключительно женской литературы.
В планах Шарлотта Бронте и Сельма Лагерлёф. Чтобы расслабить мозги, припасла «Письма с острова Скай» Джессики Брокмоул. Может, у Хмелевской что-нибудь перечитаю. Если успею, то возьмусь за Кларк.
Буду в этом посте писать, что прочитала.

список с краткими комментариями

Впечатления: ну нахуй столько читать за месяц. Х_Х У меня передоз.
Сложно было отказаться от чтения книжки Умберто Эко, а в остальном в общем-то всё ок. Иногда раздражало, что приходится откладывать то, что хотела прочитать вотпрямщас. С другой стороны всё равно вотпрямщас всё не прочитаешь. Почти ничего из запланированного я, конечно, не прочитала, но это потому, что у меня аллергия на систематическое чтение после университета. Книжки в основном брала в библиотеках методом тыка, в том числе и в своей, мз моих личных книг тут были только «Ночи в цирке» Картер, «Письма с острова Скай» Джессики Брокмоул, «Вор с Рутленд-плейс» Энн Перри и «Кто подарил ей смерть?» Патрисии Мойес.

@темы: книги

21:52

Немного реков нон-фикшена о литературе, пока не забыла.

Корней Чуковский «Высокое искусство»
Классическая книга о переводе, примерно такая же библия переводчика, как «Слово живое и мёртвое». Написана очень легко, так что поймёт и неспециалист, много интересных примеров реального перевода.

Владимир Пропп «Морфология волшебной сказки», «Исторические корни волшебной сказки»
Всё, что вы хотели знать о волшебной сказке, но боялись спросить.
Хотя, возможно, вы этого знать не хотели.
В любом случае, первая работа раскладывает волшебную сказку на составляющие, а вторая даёт пояснение, почему в оригинале сказки обычной такой трэшак (да потому что они произошли от архаичных языческих обрядов).

Томас Фостер «Искусство чтения»
Американский профессор литературы пишет о литературоведении просто и понятно и подробно разбирает отсылки и символы.

Лев Айзерман «Педагогическая непоэма»
Настоящий педагогический хоррор о преподавании литературы. Варианты заданий по ЕГЭ пугают не хуже всех романов Кинга вместе взятых.

Виктор Шкловский «Искусство как приём», «О теории прозы», «Техника писательского ремесла»
На самом деле читать можно у него вообще всё, потому что Шкловский здорово пишет, но первые две работы тут — это классические труды формализма, которые расширяют сознание не духе ЛСД, а последнее — очень толковое пособие для писателей, хоть и написано на сильно устаревшем материале.

когда-нибудь что-нибудь ещё добавлю. у меня вот книжка умберто эко о переводе нечитанная лежит.

@темы: книги

13:27

Давайте поговорим о рецензиях.
Чтобы мне рецензия понравилась, там должны быть такие вещи:
1) О чём, собственно, книга. Сюжетная канва, основные темы и т.п.
2) Что в этой книге интересного с точки зрения мировой литературы: лихо закрученный сюжет, язык, интересная стилизация, откапывание какой-нибудь забытой традиции, скрупулёзно воссозданная атмосфера того или иного места и времени, тщательно продуманный мир, если речь идёт о фантастике и фэнтези.
3) Как книга соотносится с предыдущей традицией, какое место она занимает в литературном процессе. Звучит довольно уныло, но это я о том, чтобы в рецензии было упомянуто, к какому направлению/течению принадлежит книга, какие уже прежде разработанные темы она эксплуатирует (или что-то там есть исключительно новаторское?), это массовая литература, «большая» или созданная на грани между этими двумя?
4) Что понравилось/не понравилось конкретному рецензенту. Ну, тут дело в том, что я всё же читаю рецензентов поимённо, а не все критические отзывы, что под руку попадутся.

В качестве отрицательного примера не буду приводить рецензии на лайвлибе, потому что это совсем уж пинание котят, да и деньги они за это не получают. А вот автор этой рецензии наверняка получила. Вот вам интересно читать её баттхёрт по поводу Букера? Мне не очень. При этом про сюжет романа ничего не сказано, про неовикторианские едва упомянуто, а в целом рецензия производит впечатление, что Наринская тупо не читала книгу, а просто налила воды.

Ну а рецензии мне больше всего нравится у peggotty, и мы ещё с ней во вкусах совпадаем.

@темы: поговорить

«Мне как автору очень не хватает нормального православного критика, точнее, именно священника, своего рода духовника для литературы, который бы взял на себя труд читать горы современных произведений и давать им некую оценку с христианской, миссионерской и пастырской точки зрения. <...> Если бы меня, например, стал «критиковать» священник, это было бы крайне важно для меня».
Алексей Варламов


UPD: выяснилось, что «Новый мир» выдернул цитату из контекста, и в оригинале, который принесли в комменты, писатель всего лишь сетует на то, что светские критики не могут ничего толкового сказать про религиозную сторону его романов.

@темы: нежный аромат портянок и водки

00:37

Не знаю, как «Литературную газету» не перекосило отдать половину страницы под беседу натурально о литературе, а не о политоте, присыпанной литературой (ну, знаете, эта типичная для них подача материала: «в Москве прошла такая-то выставка, посвящённая такому-то писателю, а вот Путин, Обама, кокококо...»), но они сделали это.

Хотя, конечно, со страниц газеты, которая усиленно лижет жопу власти, не прозвучит довольно очевидная мысль о том, что на самом деле власти насрать на литературу. Потому что на строительство всяких потёмкинских деревень сколково-хуёлково у них деньги находятся, а даже на обеспечение обычных библиотек — нихрена. И, между прочим, если бы деньги нормально выделяли, издательства смогли бы пристраивать бумажные тиражи намного больше тех, что пристраивают сейчас.
Сейчас, когда книга не является уже дефицитом, библиотека должна выполнять немного другие функции (то есть не просто выдавать книжки на дом, а просветительскую функцию выполнять только в специально отведённых местах). Я тут у нас листаю журнальчики по библиотечному делу, и все они сходятся в том, что, при работе с художественными книгами, библиотекарь должен в первую очередь помогать читателю с выбором. Ну, то есть знать, что есть в фонде, какие категории читателей как отзываются об этих книгах, ориентироваться во всяких книжных премиях и бестселлерах, представлять, о чём пишет тот или иной писатель.
Но много ли, блин, навыбираешь, если покупают мало?
Насколько вы знаете, в библиотеках всегда записывают в личную карточку профессию, так что в тех библиотеках, куда я хожу, знают, что я их коллега, и мы обычно такие: «Вам тоже нихрена не покупают?» — «Ага. D:» Иногда мне кажется, что мы в принципе ещё не в такой жопе, хотя принадлежим умирающему заводу. Но, например, у закупщика областной библиотеки то ли рука лёгкая, то ли очень хорошее чутьё на книги.

Кстати, бложик нашей областной библиотеки, прямо на дайри. Очень рекомендую, там красивые фотографии.

@темы: поговорить

20:05

Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться о своем наряде.
Не беда, если он небрежно завяжет шнурок от шапки, если прическа и одежда будут у него в беспорядке, пусть даже кафтан сидит на нем косо и криво, -- кто в такой час увидит его и осудит?
Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа. Дама торопит его уйти:
-- Уже белый день. Ах-ах, нас увидят! Мужчина тяжело вздыхает. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью.
Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а смотришь, тем временем он незаметно завязал на себе пояс.
Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе со своей подругой идет к двустворчатой двери.
-- Как томительно будет тянуться день! -- говорит он даме и тихо выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание. А ведь случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана или "охотничьей одежды", с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно завязывает на себе верхнюю опояску. Стоя на коленях, надежно крепит шнурок своей шапки-эбоси, шарит, ползая на четвереньках, в поисках того, что разбросал накануне:
-- Вчера я будто положил возле изголовья листки бумаги и веер? В потемках ничего не найти.
-- Да где же это, где же это? -- лазит он по всем углам. С грохотом падают вещи. Наконец нашел! Начинает шумно обмахиваться веером, стопку бумаги сует за пазуху и бросает на прощанье только:
-- Ну, я пошел!

Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья»


@темы: книги

21:12

1) Я человек, очень далёкий от флэшмобов. Читать по заданному порядку не люблю (ну, знаете, все эти «а теперь прочтите книгу, которую вам посоветует случайный человек на форуме, а потом книгу, в названии которой есть название месяца»), отвечать на все эти вопросы о любимой книге — тем более. Ну нет у меня одной единственной любимой книги, не говоря уже о том, что периодически мои интересы меняются, и некогда любимая книга превращается в обыкновенную.
Вообще мне кажется, что «любимая книга» — это очень общо.
Может, где-то лет в шестьдесят у меня образуется какая-то одна-единственная любимая книга, а пока нет.
Бывает, что меня книги ужасно впечатляют, и я готова пищать от восторга,но быстро к ним остываю; бывает, мне надоедает какой-то жанр и даже любимые книги в том жанре кажутся скучными; бывает, что у меня в определённый момент вообще нет каких-то особенно любимых книг.

2) Летом в библиотеке довольно скучно, потому что все взрослые с детьми разъехались по отпускам, а старики и старушки торчат на даче. Компанию нам составляют в основном наши очень постоянные читатели, у которых дач нет, и работающие мамы-папы, которые книги для детей берут.
Кстати, ходила у нас тут старушка, брала всё развлекательные романчики и каждую неделю заходила за новой порцией. Я ей стала подсовывать книги посерьёзнее, теперь реже ходит. Не читаются серьёзные книги за вечер.

3) Может, мне продолжить писать списки книг, которые я читаю?

@темы: поговорить

изображение
Марина Друбецкая, Ольга Шумяцкая «Продавцы теней»


Суть: Вместо фильма «Октябрь» Эйзенштейн снимает фильм о том, как Зимний всё-таки отстояли.

Аннотация издательства:
Захватывающий рассказ о России, которой не было... 20-е годы прошлого века, большевистский заговор раскрыт, стране удалось избежать революционных потрясений. Однако мятежные страсти XX столетия разыгрываются на площадке кинематографа — новейшего и грандиозного искусства, оказавшегося в эпицентре событий эпохи.
В романе «Продавцы теней», словно в неверном свете софитов, затейливо переплетаются жизнь и киноистории, вымысел и отражение реальности — строительство «русского Голливуда» на Черноморском побережье, образы известнейших режиссеров и артистов. Увлекательное чтение, призывающее задуматься об истории страны, о сущности власти, о природе таланта, о совместимости гения и злодейства и, конечно, о всепобеждающей силе любви.

Моё мнение:
Представьте себе, это хорошая русская беллетристика! Без уныния и тлена, с приятными персонажами и внятным сюжетом.
В центре повествования — три разных подхода к кинематографу. Ленни, молодая девушка с очень новаторским взглядом, снимает «Человека с киноаппаратом»; Сергей Эйсбар (это, понятное дело, Эйзенштейн) начинает с оригинальной постановки света, а заканчивает масштабным фильмом на государственные деньги; Ожогин строит в Крыму российский Голливуд.
И всё это с сюжетом, совершенно соответствующим времени: роковая страсть, интриги, политика, самоубийства и покушения на убийства, сумасшедшие новаторские затеи, наркотики и сексуальная неразборчивость. А ещё все герои, ездя по стране, постоянно друг с другом сталкиваются (что, если верить Быкову, вообще очень характерно для русской литературы двадцатых). И на фоне всего этого — отлично выписанная картина развития кинематографа.

@темы: обзор

На основе моего читательского опыта могу сказать, что Мэри-Сью — это в первую очередь не персонаж, которого списывает с себя автор (есть, например, много автобиографических произведений, где персонажа язык не повернётся назвать Мэри-Сью, ну вот, например, главные героини «Замка из стекла» Уоллс или «Под стеклянным колпаком» Сильвии Платт, «Спаси меня, вальс» Зельды Фитцжеральд), а персонаж, который в авторской фантазии самый ахуенный. Причём эта ахуенность может быть очень разного свойства.
Наиболее очевидный вариант — это когда герой или героиня самые красивые, талантливые, умные и сексуально привлекательные, а единственный недостаток такой мэрисьюшки — неумение крестиком вышивать (ну или что-то ещё малозначимое в жизни персонажа).
Есть варианты и похитрее.
Например, герой-страдалец, который в белом пальто стоит красивый. Он может быть не самым крутым и привлекательным, у него может быть какой-нибудь внешний или внутренний достаточно значительный недостаток, но автор выстраивает повествование так, что вокруг этого героя все либо инфернальные свиноёбы, либо идиоты, либо законченные ублюдки.
Или «плохой парень» (конечно, и женский вариант, как и у предыдущей разновидности есть, но у нас как-то больше распространено восхищение пороками мужчин), который застыл в позе самолюбования. Эдакий Печорин, описанный без всякой авторской иронии.
Или «скромный обыватель», которые получает какую-нибудь вундервафлю.

Имхо, характер персонажа зависит только от того, на какой типаж больше всего дрочит автор. Дрочит на злодеев — получится далинский некромант, дрочит на няшечек с вундервафлями — получится типичная ожп фандома гарепотера (из тех, конечно, далёких времён, когда на хогнете половина фичков была о том, как прекрасная Мелиорация Дарк приезжает в Хогвартс, покоряет всех своим обаянием, и Гарри Поттер женится на ней).

Главный критерий Мэри Сью — ей/ему старательно подыгрывает автор. Конечно, не очень умелые писатели, бывает, читерят. Или убирают с дороги героя какие-нибудь препятствия. Но Мэри Сью писатель подыгрывает реально по-крупному, всей художественной реальностью текста. Если МС — страдалец, то его/её будут окружать отборнейшие мудаки, которые обижают бедняжку и не вызывают у читателя ни малейшей симпатии. Если МС злодей/злодейка, то добро обязательно будет каким-нибудь ущербным. А все ситуации, которые ставят перед МС сложный выбор, сведутся на нет. Любые драматические ситуации будут исключительно поводом для того, чтобы МС красивенько отреагировал(а) в духе своего изначального типажа. По сути автор не будет кидать МС в такую ситуацию, где ему/ей придётся пойти на сделку с совестью, которая противоречит своим этическим принципам (и эти принципы могут быть не только у «доброго» персонажа, но и у «злого», просто это будет какая-нибудь вывернутая этика) и ставит перед неоднозначным выбором. Мэри Сью проходит через текст в своей первозданной незамутнённости, потому что является воплощением авторского «ахуенного героя».

При этом, конечно, есть отдельные жанры, которые в принципе не подразумевают изменения героя: например, классический детектив. Но там этот герой выступает не центром повествования, а эдакой функцией, приложением к детективному сюжету, даже если он обаятелен и хорошо прописан. Хотела тут написать: «Вряд ли бы нам был интересен Шерлок Холмс, если бы он не расследовал преступления», но вспомнила про миллион и один фанфик по ШХ. Но это, конечно, не совсем то, потому что такие фанфики, если они достаточно большого размера, всё равно включают в себя элементы развития персонажа, даже на самом примитивном уровне типа: Шерлок считал себя гордым асексуалом и аромантиком, но потом понял, что встречатьс Джоном — это круто

@темы: простыни

1) Где вы находите книги для чтения?

2) Каких вы знаете блоггеров, пишущих о книгах?

@темы: поговорить

Тут меня спрашивали о том, почему графическое описание секса, как правило, остаётся на откуп любовным романам, порнорассказам и фичкам. К сожалению, исследований по этому поводу я не видела, так что выкладываю свои соображения.

С книгами, написанными до двадцатого века, всё в принципе понятно: такие описания просто никто бы не напечатал. Ну а если бы не напечатал, то у автора сплошной гемморой был бы с его книгами. Да и сами такие описания не воспринимались бы иначе, чем шок-контент, и если собственно секс не является ключевым моментом в романе, а сам роман, предположим, не посвящён исследованию сексуальности, то описывать секс там было совершенно ни к чему.
Да, в викторианскую эпоху, прямо скажем, далеко не каждый думал об Англии во время секса (кстати, я тут недавно узнала, что это эдвардианская фишка, а не викторианская), и порнушка там продавалась только так. Но этот тип литературы никогда не играл на одном поле с Диккенсом и Остин.
Это мы сейчас такие все пресытившиеся, что у нас на глазах Паланик наворачивает чьи-нибудь кишки на краник, а мы зеваем. В девятнадцатом веке «Руслан и Людмила», которую сейчас школьники средних классов читают, казалась практически «Лолитой» или даже «Тропиком рака». А в 1846-м Некрасов издал «Петербургский сборник», который показался культурной общественности настоящим шок-контентом. Потому что там всякие бедные горожане денежку экономики и чулки штопали. Самый известный текст оттуда — «Бедные люди» Достоевского.
А представьте, что бы было, если бы этой общественности дали пощёчину Сорокиным и с Пелевиным?

В первой половине двадцатого века тоже не особо разоткровенничаешься («Любовник леди Чаттерлей» был написан 1928 году и нарвался на судебный процесс), а во второй вроде как уже пиши, что хочешь...
Проблема в том, что описания секса могут быть избыточными.

Зачем нам нужен секс в фичках и любовных романах, вполне понятно. Подрочить на него.
Сложнее, когда речь заходит о «нормальной» литературе.
Ну, например, автор хочет показать секс как важную часть становления героев.
Или роман просвящён сексуальности.
Или же секс у него/неё описан для некоторое художественного эффекта (подчёркивает предельную натуралистичность повествование).
И, собственно, всё. Не так уж много художественных задач, для которых требуется описание секса. Во всех остальных случаях его проще пропустить или описать в двух строчках, как и любой эпизод, который не особо важен в повествовании.

@темы: простыни