[prostyni]

До чего же странные книги попадают под ярлык «интеллектуальный детектив».
То конспироложество Дэна Брауна, то какие-то совершенно обычные детективчики со слабым сюжетом, в которых вместо бутылки вотки участвует антиквариат.
Вот сейчас читаю для работы «интеллектуальные детективы» Дарьи Дезомбре, которые обозваны бестселлерами при тиражах в 10 000, и чо-та... Да ладно, если преступник не из серии «украл, выпил — в тюрьму» — то уже интеллектуально, что ли? О_о"
Книжки, кстати, в художественном плане повыше большинства наших детективов и без навязшего на зубах словоблудия, но всё равно довольно слабые. Единственный их плюс — очень напоминают аушный фанфик с пейрингом Крис/Том, только Том девочка.
Хотя нет, есть ещё один плюс — герои не отпускают петросянских шуточек.

К слову о словоблудии. Я приободрилась уровнем Дарьи Дезомбре и подумала, что, может, реально стали писать лучше, и если взять что-нибудь, претендующее на неплохой детектив, то мне откроется нормальная история?..
Открыла книгу Островской, которую у нас читатели страшно хвалят.
Привожу вам всю (!) первую главу, благо она коротенькая.

Не только дураки, но и многие умные, на первый взгляд, люди мечтают прославиться, наивно полагая: если их заметит пресса, то жизнь удалась. Причем неважно, как стать знаменитым и что надо сделать для популярности – главное, чтобы их знали и помнили о них долго. Фотографии в газетах, телевизионные интервью, упоминание в скандальных хрониках – недостижимая радость бытия для большинства людей, прозябающих в безвестности, мечта, несбыточная и горькая: тоскуют несчастные в своей тусклой жизни, не догадываясь даже, что слава может принести тоску еще большую.

«Быть публичным человеком еще хуже, чем публичной женщиной». Об этом подумал Николай Торганов, проснувшись однажды в номере отеля «Плаза» на Голливудском бульваре. Вернее, подумал когда-то А.С. Пушкин, а Коля просто вспомнил классика. А до этого каждое утро на протяжении почти года, открывая глаза, он знал, что ему уже почти тридцать и он никому не известный писатель, а следовательно, личность, не представляющая интереса для большинства окружающих людей. Даже женщины, которые в силу любопытства или, может быть, близорукости обращали внимание на Николая в каком-нибудь супермаркете или просто на улицах, подходя ближе, резко отворачивались, чтобы их не заподозрили во внимании к существу серому и недостойному. Про себя Торганов знал точно, что он не урод, но ведь даже ослепительно прекрасный нагой красавец вмиг становится нехорош собой, когда натягивает на себя протертое до неприличия дешевое безобразие, а не голубые джинсы от Кельвина Кляйна, к примеру, не говоря уже о костюме от Армани.

Тридцать лет для человека – определенный рубеж. «В двадцать лет ума нет – и не будет. В тридцать лет денег нет – и не будет…» – гласит русская народная мудрость. Потом следует сентенция насчет жены, что несколько устарело в наше время. К сорока годам многие мужчины успевают раза по четыре обзавестись женами. Что касается женщин, то им хорошо известно: тридцатилетняя женщина – потерянный для общества человек. Эта мудрость тщательно скрывается от мужчин, особенно от тех, кто представляет определенный интерес. Но Торганов, судя по всему, к этому разряду не относился. Даже родная мать старалась пореже с ним видеться, словно присутствие рядом с ней взрослого сына – лишнее напоминание о тщательно скрываемых морщинках возле глаз. Морщинки эти уже раз пять убирались опытными, хотя и не очень дорогими, пластическими хирургами, но почему-то появлялись вновь. На красоте, конечно, нельзя экономить, но в пятьдесят два года уже трудно казаться даже тридцатилетней. Впрочем, фигуре Ирины Витальевны могли позавидовать многие и многие дамы, родившиеся, естественно, не в России, а в Штатах, взращенные не на парном молоке, а на хот-догах и чипсах с попкорном.

Все мечтают о славе, как мечтают о вечной молодости и нескончаемом счастье. Коля Торганов тоже думал о чем-то подобном, но при этом работал, просиживая перед компьютером по восемнадцать часов в сутки, прикованный к нему своей мечтой, как каторжник к опостылевшему веслу галеры. К тридцати годам он написал три книги, вышедшие в русском издательстве и едва распроданные, а потом американское издательство выпустило его книжку, написанную уже на английском, и она тоже простаивала на магазинных полках. Литературной славе было лень подниматься к нему на девятый этаж дома, в котором лифт если и работал, то пару часов в неделю. Торганов убеждал себя, что ему все равно, главное – не мечта и не результат, а сам процесс; в конце концов не каждому суждено быть Владимиром Набоковым – классиком американской литературы.

Все изменилось внезапно.

Некий весьма удачливый продюсер решил отправиться в Европу. Он развалился в кресле «Боинга» и на всякий случай обшарил ячейку в спинке впереди стоящего кресла, в которой обычно хранятся гигиенические пакеты для слабонервных. Что хотел там найти продюсер – неизвестно, может быть, он решил проверить, не забыл ли кто из пассажиров предыдущего рейса что-либо ценное – бриллиантовое колье или просто бумажник, но обнаружил книжку. Книги, как известно, особой ценности не представляют, иначе их бы не забывали в самолетах. Но полет был долгим, а продюсер накануне хорошо выспался и потому решил просто полистать страницы в поисках картинок. И, к своему удивлению, начал читать. Закончил только в парижском такси. Машина стояла перед отелем «Реджина». Продюсеру казалось, что в Париже идет дождь: перед его взором была мутная хмарь. Но светило солнце, пахло начинающимся летом, а по тротуару за окном автомобиля проходили длинноногие девушки в веселых мини-юбках.

– Какое дерьмо! – выругался продюсер.

Рукавом пиджака от Армани смахнул влагу с глаз. Потом, рискуя повредить костюм, засунул найденную книжку в карман и пошел к дверям отеля.

В номере он разделся, распечатал пакет с махровым халатом. Халат был белый с вышитым на груди названием гостиницы. Продюсер хотел надеть его на себя, но потом решил, что для начала надо принять душ, и поразился такой простой мысли.

– Дерьмо! – повторил он.

Посмотрел в зеркало на себя голого, попытался напрячь торс, ничего не получилось. Продюсер отбросил в сторону халат и, не опускаясь в кресло, снял трубку телефона.
Офисный номер отозвался автоответчиком. В Штатах уже была ночь. Тогда продюсер позвонил своему помощнику домой.

– Вы уже вернулись? – поинтересовался тот спросонья.

– Ты один? – спросил продюсер, хотя знал, что это не так.

– Как всегда, – соврал помощник.

– Тогда вылезай из кровати и ступай в кабинет. Позвони в издательство… – Продюсер взял со стола книгу и посмотрел на выходные данные. – В издательство «Леви, Леви энд Цуккер», и спроси у них адрес писателя…

Продюсер посмотрел на обложку.

– …писатель Ник Торганофф.

– Сейчас четыре утра, – напомнил референт.

– Потом свяжись с этим парнем, спроси, не продал ли он кому права экранизации своего романа «Тихий ангел». Если нет, предложи ему сто тысяч, отправь проект договора – того, что мы обычно новичкам подсовываем. Только будь осторожен: парень талантливый, вдруг обидится.

– Если талантливый, то наверняка нищий, а следовательно, сговоримся.

– Он гений, а не гей, а потому может оказаться не очень сговорчивым. Но все равно будь с ним помягче. И не проявляй заинтересованность. В конце концов предложи сто двадцать тысяч.

Нет, я понимаю, что писателям платят за авторские листы, но нельзя же так откровенно лить воду. О_О тут 80% текста можно спокойно вычеркнуть без ущерба для экспозиции.