Это скорее так, маленькая наволочка про одно довольно широко известное в литературе явление.
В треде на холиварке я приводила в пример эталонной стихотворной пошлости Надсона и Бенедиктова.
Но в российский словесности есть король плохих стихотворений, которого вы наверняка знаете по Пушкину*: граф Хвостов.
По большей части его стихотворения состоят из вот такой невразумительной чухни:
Российский Александр вселенный отрада,
Им свержен с высоты сын горделивый ада.
Он пролил всюду жизнь, пресек насилья пир,
Атланту равен Он - сдержал на плечах мир.
Но время от времени он выдавал настоящие перлы вроде:
Лежала на столе у слесаря пила,
Не ведаю зачем, туда змея пришла.
Но Хвостов на самом деле редкой эпичности персонаж, над которым не стебался только ленивый. Если смотреть собрания сочинений «арзамасцев», то среди их вполне серьёзных произведений (хотя что я говорю? они любили пописывать что-то вроде: Вот Картузов! — Он зубами / Бюст грызет Карамзина; / Пена с уст течет ручьями, / Кровью грудь обагрена!) обязательно найдётся эпиграмма на Хвостова или пародия на его стихотворения.
В истории литературы осталась куча анекдотов про него.
Вот, например:
За несколько часов до своей кончины, отдав несколько приказаний окружавшим его, Суворов слабым голосом подозвал к себе Хвостова и сказал ему: "друг мой, одолжи меня, не пиши од на смерть мою". Гр. Хвостов, однако, не исполнил этой просьбы: ода на смерть Суворова помещена в Собрании его стихотворений, изд. 1821 г., т. I, с. 113-115.
Он так любил дарить свои сочинения и распространять свою славу, что по дороге к его деревне (село Талызино, в Симбирской губернии), по которой я часто ездил, он дарил свои сочинения станционным смотрителям, и я видел у них приклеенные к стенке его портреты. (М. Дмитриев)
Расстроив состояние печатанием своих творений и литературным меценатством (он был ведь большой меценат), Хвостов выхлопотал, еще в царствование Александра I, временное денежное пособие. Александр I, знавший его лично и познакомивший его, как ближайшего родственника Суворова, с королем прусским Вильгельмом III, дал ему несколько десятков тысяч, -- по одним сведениям, пятьдесят тысяч, а по другим сто. Государь дал ему эти деньги из жалости, чтобы он выкупил свое заложенное имение. Что же сделал Хвостов? Жена его графиня Аграфена Ивановна обрадовалась и пристала к нему, чтобы он употребил деньги на дело.
Погоди, матушка, -- отвечал ей поэт, -- прежде всего надо тиснуть мои сочинения новым изданием.
Однажды в Петербурге граф Хвостов долго мучил у себя на дому племянника своего Ф. Ф. Кокошкина (известного писателя) чтением ему вслух бесчисленного множества своих виршей. Наконец Кокошкин не вытерпел и сказал ему:
-- Извините, дядюшка, я дал слово обедать мне пора! Боюсь, что опоздаю; а я пешком!
-- Что же ты мне давно не сказал, любезный! -- отвечал граф Хвостов, -- у меня всегда готова карета, я тебя подвезу!
Но только что они сели в карету, граф Хвостов выглянул в окно и закричал кучеру: "Ступай шагом!" -- а сам поднял стекло кареты, вынул из кармана тетрадь и принялся снова душить чтением несчастного запертого Кокошкина.
Кстати, в жизни был добрейшей души человеком и филантропом. Но писал чудовищно, и этим запомнился.
В этом плане, конечно, Надсону, Бенедиктову и Асадову, у которого тоже километры мещански-пошлых стихов, до него очень далеко, потому что они были одно время популярны, потом про них забыли, и про Асадова тоже забудут, а Хвостов останется памятником графомании. Потому что даже в этом деле можно быть выдающимся.
*ты и я